По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
«Моцарт». Евгений Медников (продожение)
Взяв последний торжественный аккорд, Сальери значительно посмотрел и полуприкрыл глаза:
— Божественные темы тебе удаются!
— Если б за них кто-то еще платил, — рассеянно ответил Моцарт.
Сальери переменил позу и стал похож на учителя, разговаривающего с учеником:
— Не обижайся, друг Моцарт, но много ли ты написал за минувшую ночь?
— Ничего! — ответил Моцарт, с ужасом вспомнив содержание изорванных листов.
— Вот! — Сальери нравоучительно поднял указательный палец, — А я, помимо этой фуги и фантазии, продвинулся в создании новой кантаты, затем оркестровал концерт для валторны...
Тут Моцарта прорвало. Не зная зачем, он ходил по комнате, размахивал руками, орал на пожилого уже капельмейстера и просто в пространство, обвинял белый свет в невнимании, друзей — в непорядочности, кредиторов и заказчиков — в жадности, семью — в равнодушии... Он кричал о том, что всем, почему-то всем должен — и денег, и просто так — должен перед искусством, перед семьей и отдельно перед женой и перед ребенком, перед приятелями, перед родными, перед государством, и долги эти тянут его время, а ведь он еще и себе должен, должен задачу свою на земле исполнить, и только ему никто ничего не должен.
В дверь испуганно заглянул сын Моцарта.
— Им нужен второй Моцарт! — орал Амадеус, — Карл! Пойди сюда! Вот он, второй Моцарт! А не старвассер, не крайнер, не вальтер — вот он, мой сын! Умный парень, будет чиновником государственного контроля в Италии! Чиновником будет второй Моцарт! А композитора «второго Моцарта» не будет — первый только, пока вы его все в могилу не сведете!
Сальери было неудобно за Моцарта перед потупившим голову Карлом (очевидно, привыкшим к таким вот выходкам своего отца), перед Констанцией, вошедшей с бутылкой вина, и даже почему-то перед самим кричащим красным Моцартом. «Как бы поскорее уйти!» — думал он, но Моцарт уже успокоился, утер пот со лба, услал свое семейство и, устало посмотрев на то, что принесла Констанца, сказал, что такую отраву они пить не будут: «...ибо наши жизни еще нужны искусству, а вместо этого у меня припрятана бутылочка брэндвайна...»
С первым же бокалом все стало хорошо, композиторы (после бессонной ночи каждый) порядочно захмелели, и уже и слов не надо было им, чтоб понимать друг друга. Они беспричинно смеялись, напевали разные мелодии, хлопали друг друга по плечу, когда один вспоминал что-то смешное, он начинал смеяться, и второй тут же понимал по какому поводу тот смеется. Наливая по третьему бокалу, Моцарт уронил бутылку, но, хохоча, сказал, что в тайниках его души есть еще не одна такая. Что до души — неизвестно, но в секретном ящике шкапа такая, точно, нашлась. Сальери взял разлив на себя, и, подавая Моцарту бокал, хитро постучал по нему своим перстнем. Моцарт схватился за горло и состроил страшную рожу. Почему они это сделали, никто из них не понял, но вышло очень смешно.
