По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
«Моцарт». Евгений Медников (продожение)
Эх, что за жизнь! Прожить и за всю жизнь ни разу не выпить и рюмочки настоящего коньяку только из-за того, что изобретут его после твоей смерти!
Отпустив карету за два квартала до своего дома, Моцарт прошелся пешком... Остывший к ночи воздух приятно холодил лицо, яркая луна насмешливо освещала путь, а в голове все бродили, как хлопья тумана, дикие и неприрученные музыкальные аморфомы. В карете их растрясает, а на тихой улице ночью они собираются в пласты, чернеют, наливаются влагой, чтобы разродиться грозою, дождем, которого заждались иссохшие руки. Приближение вдохновенья Моцарт ощущал по сухости пальцев, по отсутствию и единой мысли в голове — мыслей там не было, но там уже содержалась та музыка, в которой найдется место и сегодняшнему вечеру, и полузнакомой Софии, и надутому чудаку ван Свитену, и ироничной щербатой луне, и этой случайной парочке, не спешащей домой в поздний час, вставшей подальше от фонаря... Да ладно, и Констанце найдется в ней место, и старвассеру-крайнеру-вальтеру с его гуттаперчевыми аккордами... И безымянному голландцу с безвестным Шульцем, второму и третьему Моцартам, надо полагать. И тем музыкантам, которые когда-нибудь будут эту музыку играть. И тому писателю, который, чего доброго, и рассказ настрочит, как он написал эту музыку. И даже читателям, которые будут читать и морщиться: Моцарт не такой был, как он мог о коньяке думать, раз коньяка еще не было... А о чем ему думать, вот дела! О пунше? Так не любит ведь Моцарт пунша...
Ладно, ладно, и их берет Моцарт в свою музыку — впрочем, почему берет, они уже там... Все уже там... Для всех у Моцарта место есть! Даже для тех могильщиков, что лет через двадцать будут возобновлять его общую могилу и отроют тот самый череп, в котором музыка эта сейчас. И будут рассуждать, философы, как у Шекспира... Или что? Не было еще Шекспира? Но где-то я это читал... Или был? Или есть? Когда он жил-то вообще?
Моцарт как раз уже входит в свой дом, кричит Констанце: «Констанца! Есть у нас в доме книги Шекспира?» Навстречу ему выходит, поджав губы, жена и говорит, что нет таких книг, а спросить у нас ли нет или вообще о нем никто не знает, совестно...
Скорее, скорей, в кабинет, к инструменту, Бог с ним, с Шекспиром, да и вспомнил я — ведь еще Перселл к его пьесам сочинял музыку, а Перселл-то умер давно... Или не умер? Но жил уж давно, это точно.
Только вот другое сразу вспомнилось — и испугало: когда про могилу-то он думал, ведь опять получилось, что общая... Но прочь, прочь, проклятые мысли, эти гнусные пробки между небом и пальцами на пути искрящегося потока музыки! Прочь!
