По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
«Смерть Моцарта». Главы из книги Пьеро Бускароли
Тень Марии Магдалены (окончание)
Имя Сальери запомнилось: жертва старческого слабоумия, он сам обвинил себя. Ему поверили, поскольку он был вспыльчив и не пользовался любовью. Сначала с негодованием и насмешкой, потом с горькой убежденностью. Ему поверили, потому что он был terrone (Terrone (итал.) - презрительное прозвище, которым северные итальянцы награждают южных.), итальянец, а итальянцы, которых предпочитали немецкие государи в течение двух веков, заслужили в полной мере сплошную ненависть тех, которые их окружали, по причине интриг, высокомерия, невежества, и той их претензии, просуществовавшей вплоть до Гаспаро Спонтини, работать и хозяйничать в Германии, продолжая говорить по-итальянски и понимать только итальянский.
Составляя, тридцать два года спустя, первое заключение о
смерти Моцарта, доктор Эдуард Гульденер фон Лобес, президент
Австрийского Музыкального Общества, дорожил возможностью
«опровергнуть отвратительную клевету относительно превосходного
Сальери». В том
В кругу Бетховена об этом долго говорили, с
«Ныне с упорством утверждают, что Сальери убийца Моцарта», —
сказал некто Бетховену в конце января 1825 года. В конце года
Бедный Сальери умер 7 мая 1825 года. После двух попыток перерезать себе горло два санитара следили за ним днем и ночью, до тех пор, пока смерть не призвала его к себе, полностью безумного. Какова бы ни была правда о его маленьких и больших интригах против Моцарта (который в этой области действовал с одинаковой живостью), мерзкая легенда, которая навечно прицепилась к его имени, явилась незаслуженным наказанием. В ней отразились, в символическом и сжатом виде, месть и реванш, который в конце концов взяли немецкие музыканты над итальянцами, что держали их в подчинении в течение двух столетий.
Пять лет спустя Пушкин перенес эту легенду в область второстепенной литературы, а впоследствии кинематограф сделал из нее лакомство для культурной толпы, одержимой жаждой знания и правды.