По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
Дэвид Вэйс. «Возвышенное и земное». Часть 8. «Констанца». 64
Дать согласие, родительское благословение? Как мог Вольфганг ожидать от него такого донкихотства? Прошло уже несколько дней с момента получения письма, в котором сын объявлял о своем желании жениться на Констанце, а Леопольд никак не мог успокоиться. Он сидел за столом, изучая письмо в надежде подыскать нужные слова, чтобы не оттолкнуть сына еще больше, но, перечитав письмо еще несколько раз, пришел в полное уныние. Вольфганг писал:
"О своих чувствах я сообщил бы Вам и раньше, но боялся, что Вы станете меня отговаривать. Поскольку мне, однако, далеко не безразлично Ваше мнение, я хочу сам Вам поведать о том, что стало для меня вопросом первостепенной важности. Горячо любимый отец, прошу Вас, выслушайте меня внимательно. Да, как Вы уже, видимо, догадались, я влюблен и хочу жениться. И в надежде, что Вы поймете, привожу Вам причины, побудившие меня к этому.
Природа требует своего, и в отношении меня она так же настоятельна, как в отношении любого другого мужчины, пожалуй, даже более настоятельна. И однако, я не могу удовлетворять свои потребности, как это делает большинство мужчин. Я слишком чту господа бога, слишком придаю значение людскому мнению и. слишком щепетилен в вопросах чести, чтобы соблазнить порядочную девушку. Кроме того, я питаю слишком большое отвращение к французской болезни и берегу свое здоровье, чтобы искать удовлетворения в обществе проституток. Даю вам слово, я ни разу не дотрагивался до женщин такого сорта. Но, Папа, это совсем не легко — оставаться целомудренным! Мои чувства проснулись рано. Еще. в детстве, когда я давал концерты в Париже, Лондоне и Вене, красивые, нарядные дамы зачастую ласкали и целовали меня. А вы всегда говорили, что нужно, ждать и оберегать свою невинность так же, как я оберегаю музыку.
Сколько же, однако, ждать? Мне скоро двадцать шесть, и, как Вы сами знаете, я сильно отличаюсь от моих сверстников. Почти всю жизнь я провел среди взрослых: думая порой обо всем пережитом, мне кажется, будто я прожил уже несколько жизней. Поэтому не могу я больше насиловать свою природу и отмахиваться от нее.
Я понимаю, как бы убедительно все это ни звучало, чтобы влюбляться и жениться, нужны более веские причины. Однако темперамент мой и воспитание, данное Вами, сделали свое дело — мне необходимо иметь жену. С самого детства Вы и Мама учили меня превыше всего остального ценить спокойную семейную жизнь и презирать распутство. Только это может обогатить меня, а вовсе не судьба Дон-Жуана, меняющего одну женщину за другой. Мне никогда не приходилось самому заниматься хозяйством, следить за своей одеждой, бельем, и поэтому обойтись без жены я просто не могу. Сейчас обстоятельства часто вынуждают меня идти на ненужные траты: у меня нет времени заниматься такими делами самому. Но я уверен, при жене я сумею наладить жизнь гораздо разумнее и экономнее, чем сейчас. Жизнь станет организованнее. По моему разумению, одинокий мужчина живет не в полную меру. Я все тщательно обдумал и решение свое менять не намерен.
Но кто же та, кого я люблю? На ком хочу жениться? Да, она одна из Веберов. Прошу Вас, дорогой Папа, не удивляйтесь и не упрекайте меня, не говорите, что предупреждали. Я влюблен в Констанцу, их среднюю дочь.
Что касается остальных, согласен с Вами, редко встретишь в одной семье подобные контрасты. Мать — шумная, ленивая, эгоистичная особа. Доверять ей не следует ни в чем. Алоизия заботится лишь о собственной карьере и может кокетничать с кем угодно, если это отвечает ее целям. Софи, самая младшая, слишком наивна, чтобы понимать происходящее вокруг, она еще неразумный, легкомысленный ребенок. Если бог не убережет ее, она может сойти с пути истинного. Старшая дочь, Иозефа, обладает прекрасным голосом, и, попади она к хорошему педагогу, из нее вышла бы чудесная певица. Но она еще ленивее матери, полна самомнения и честолюбива.
Констанца же очаровательна, самая умная и самая милая девушка, единственная среди них жемчужина. Она делает все по дому, а они еще упрекают ее в нерадивости. О, как тяжела ее доля в этой семье!
Но мне хочется, чтобы Вы увидели ее такой, какая она есть. Она, разумеется, не уродлива, но и не красавица. Вся ее прелесть — в карих глазах и прекрасной фигуре. Ее не назовешь остроумной, нет у нее и светских манер, но зато здравого смысла, чтобы справиться с обязанностями жены и матери, вполне достаточно. И она очень бережлива. Ей приходится одеваться более чем скромно, ибо все, что ее мать могла тратить на дочерей, доставалось сестрам. Как любой молодой девушке, ей хотелось бы одеваться опрятно и красиво, но она не гонится за модой. Она умеет шить и по большей части шьет себе сама; каждый день делает себе прически, причем очень милые; прекрасно умеет стряпать и вести хозяйство, и если их дом и содержится в порядке, то только благодаря усилиям Констанцы, потому что у нее очень доброе сердце.
Я люблю ее, и она любит меня. Так где же мне сыскать лучшую жену?
Мне хотелось бы, любимый отец, чтобы Вы также знали, что я не лгал Вам. Когда я покинул службу у Великого Муфтия, я еще не был влюблен в Констанцу, чувство пришло постепенно, пока я жил в их доме и испытывал на себе ее доброту и заботу.
Я почти уверен, что скоро буду иметь твердый доход. У меня есть три хороших ученика, и вся музыкальная Вена готова прийти мне на помощь.
Дорогой и горячо любимый отец, умоляю Вас дать свое согласие, дабы я мог вызволить мою несчастную возлюбленную, а Ваше благословение сделает нас по-настоящему счастливыми. Я открыл Вам все тайники своего сердца и лелею надежду, что Вы это оцените и отнесетесь со всем присущим Вам состраданием. Остаюсь Ваш всегда любящий и покорный сын В. А. Моцарт«.
Но как же, думал Леопольд, как можно поощрять то, во что не веришь? Не зная, что предпринять, он обратился за советом к Наннерль. К ее помощи он прибегал крайне редко, но женщина в таких вопросах должна разбираться лучше мужчины, решил он. Поспешным ответом Леопольд боялся навсегда порвать с сыном.
Наннерль, обрадованная, что Папа с ней советуется, постаралась придать своему тону важность:
— Не, отказывайте ему прямо, иначе он еще больше заупрямится. Но почему бы не намекнуть, что Веберы должны дать за дочкой приданое? Если кто-нибудь захочет жениться на мне, с вас ведь тоже потребуют приданое.
Леопольд вдруг улыбнулся:
— Веберам это не по средствам.
— Тогда напишите, что у вас нет возражений против Констанцы Вебер, судя по его описаниям — а вы ему верите, — она девушка хорошая, но таков уж обычай — за и сиестой дают приданое, и, пока вопрос не решен положительно, вы, к сожалению, не можете дать согласия.
Леопольд последовал совету дочери.
А Наннерль, далеко не уверенная в том, так ли уж хорошо ее брат разбирается в женщинах, прибавила:
— Неужели он не догадывается, что Веберы просто-напросто хотят поймать его в ловушку?
— Влюбленный молодой человек всегда с готовностью верит, что его любят только за его обаяние.
Вернувшись домой после состязания с Клементи, Вольфганг обнаружил паническое послание от Констанцы, в котором та писала, что, если господин Моцарт не может дать ее опекуну убедительных доказательств своих благородных намерений, мать ушлет ее из дому. А на следующий день, Только он собрался пойти к Веберам, пришел ответ от Папы. Папа писал в сдержанном и, как всегда, заботливом тоне, однако своего согласия не давал. Со свадьбой следует повременить, писал Леопольд, пока Веберы в знак своих добрых чувств не дадут за невестой приданое.
Вольфганг пришел к Костанце в полном душевном смятении. Лишь бы не опоздать, молил он бога. Но просить о приданом? Да где они возьмут приданое? Дверь открыла госпожа Вебер, словно ждала его прихода. А может, она сама написала записку, желая заманить его?
— Вы ведете себя легкомысленно, господин Моцарт, — заявила Цецилиия.
— Где Констанца?
— В надежных руках. У своего опекуна. — Из-за того, что написано в письме, которое вы мне прислали?
— Его писала Констанца, а я обнаружила. Она не способна ничего от меня утаить. Господин Моцарт, вы серьезно думаете на ней жениться?
— Вы знаете, что серьезно. Несмотря на все ваши козни.
— Вопрос о женитьбе решит ее опекун, господин Торварт. Он здесь и желает с вами говорить.
— Поэтому вы и заставили Констанцу заманить меня сюда?
— Я вам сказала, Констанца написала записку по собственной воле, но господин Торварт, до которого дошли слухи о вас и моей дочери, счел это компрометацией и решил положить всему конец. Если вы не решаетесь поговорить с ним...
Вольфганг вошел в дом. Он был знаком с Иоганном Торвартом, высоким, худым мужчиной лет сорока, который славился своим умением из всего извлекать для себя выгоду. Стефани советовал Моцарту ни в коем случае не ссориться с Торвартом, поскольку тот пользуется влиянием в свете; ван Свитен считал, что Торварту, как и Афлиджио, не следует доверять; Ветцлар рассказывал, будто Торварт еще более скромного происхождения, чем сам Моцарт. Сын трактирного слуги, Торварт начал свою карьеру с лакея и домашнего парикмахера, а женившись на дочери состоятельного лекаря, быстро пошел в гору. Всякими правдами и неправдами он сумел стать импресарио и казначеем национального театра. Где можно заработать лишний гульден, Торварт тут как тут, говорили о нем.
Они стояли друг против друга, и Торварт торжественно изрек:
— Вы можете погубить несчастную девушку. Ведь у вас нет постоянного дохода. Вы ее соблазните, а потом бросите.
Вместо ответа Вольфганг повернулся к плачущей Констанце и спросил:
— Это ты написала записку, которую мне принесли вчера вечером?
Она кивнула, прошептав:
— Я совсем потеряла сон с тех пор, как вы сделали мне предложение. Матушка сказала, что это просто способ соблазнить меня.
— Ты и сама так думаешь, Констанца?
— Они не дают мне думать! Все время пристают с вопросами. Хотят знать, что вы делали со мной, что говорили. Не обесчестили ли меня.
— А ты что отвечаешь?
— Я сказала им правду, Вольфганг. Что вы порядочный человек. И тогда они предупредили: если вы еще раз придете, они отошлют меня отсюда...
— Мы не можем позволить вам видеться с Констанцей, — вмешался Торварт, — пока вы не дадите письменного согласия жениться на ней до истечения трех лет.
— А как насчет приданого? — спросил Вольфганг.
— Но пострадавшая сторона ведь она! — воскликнул Торварт. — Вы постарались испортить ей репутацию. Теперь на ней никто не женится!
— Я женюсь, — с достоинством сказал Вольфганг.
— Но сперва хотите получить приданое.
— Таков обычай.
— Нет, это вам следует оплатить свадебные расходы. Вы лишили ее возможности выйти замуж за другого. Разве но так, госпожа Вебер?
— О, я уверена, господин Моцарт порядочный человек.
— Посмотрим, — строго сказал Торварт. — Довольно он марал репутацию честной девушки. Я не могу позволить ему встречаться с Констанцей до тех пор, пока в дополнение к письменному обязательству жениться на ней до истечения трех лет он также не обязуется в случае, если его решение изменится, выплачивать ей триста гульденов в год.
Тут Констанца потеряла последние остатки самообладания. Она зарыдала так горестно, что Вольфганг был потрясен до глубины души. Какая нелепость, думал он, ну что ему стоит подписать. У него и в мыслях не было покинуть Констанцу. Разве в бумажке дело, неужели они настолько безмозглы, что не понимают этого?
Вольфганг написал под диктовку Торварта и прочел вслух:
«Обязуюсь жениться на Констанце Вебер до истечения трех лет, если же по какой-либо причине не смогу этого сделать, то обязуюсь выплачивать ей по триста гульденов в год».
— Вы должны поклясться на Библии, — сказал опекун.
— Biblia päuperum, Библия бедняков, — насмешливо проговорил Вольфганг.
— Нечего издеваться, — оборвал Торварт. — Люди презирают бедность. Но вы-то можете обеспечить Констанцу. Пятьдесят дукатов, полагающиеся вам от императора, пройдут через мои руки.
— Моей подписи вполне достаточно, — решительно сказал Вольфганг.
Торварт был взбешен, но тут вступилась госпожа Вебер. — Господин Моцарт наш большой друг. Мы можем на него положиться. По крайней мере в данном случае. Торварт сказал:
— Я в этом не уверен, но раз вы настаиваете...
Вольфганг поставил подпись четко и разборчиво, так он подписывал свои сочинения.
Как только опекун удалился, Констанца попросила показать ей документ. Мать неохотно протянула расписку, и Констанца обратилась к Вольфгангу:
— Мне не нужны письменные заверения. С меня вполне достаточно вашего слова. — И прежде чем мать успела ее остановить, девушка на мелкие куски разорвала обязательство.
Если у Вольфганга и оставались какие-нибудь сомнения в отношении Констанцы, тут они исчезли бесследно. Его Констанца — ангел. Он любил ее еще больше прежнего.
Цецилия Вебер пробормотала:
— Вы ведь дали слово, господин Моцарт.
— И исполнен намерения его сдержать. Но нашу свадьбу следует устроить по всем правилам. Я хочу, чтобы на венчании присутствовали мои родные, а на это потребуется время. И нам придется подыскать себе подходящее жилище.
— Вы можете жить у нас, — предложила госпожа Вебер. — Стол обойдется недорого.
— Только не у вас! — порывисто возразил Вольфганг. — А если вы ушлете Констанцу из Вены, я последую за ней куда угодно.
— Теперь, когда вы дали слово жениться на моей дочери и обеспечить ее, ничто не мешает нам оставаться добрыми друзьями.
И, желая показать, как она ему доверяет, госпожа Вебер позволила, Вольфгангу попрощаться с Констанцей наедине.
Констанца не могла простить себе, что зазвала Вольфганга.
— У тебя не было иного выхода.
Как можно винить ее в лицемерии: ведь, порвав расписку, она доказала ему свою преданность.
— Но нам недолго придется ждать? Пожалуйста, Вольфганг, милый!
— Ровно столько, сколько потребуется, ни дня больше. Мы поженимся, как только я получу согласие и благословение отца. Это мой долг перед ним, и нарушить его я не могу.
