По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
Д. Вэйс. «Возвышенное и земное». Часть 4. Годы мужания. 23
Прошло несколько месяцев, прежде чем они были приняты при дворе императрицы. Леопольд почувствовал прилив уверенности, когда у входа в апартаменты Марии Терезии их встретил собственной персоной новый император Иосиф II и провел внутрь.
Узнав, что Вольфганг болел, Мария Терезия выразила сочувствие и порадовалась его выздоровлению. Но когда Леопольд сказал, сколь опечалены они смертью ее дочери, лицо императрицы омрачилось и на глазах появились слезы. Оспа была настоящим бедствием. Страшная болезнь унесла троих ее детей, двух невесток и дядю. Многие приходят в панику от одного слова «оспа», заметил Леопольд, однако заметно постаревшая императрица нахмурилась и сухо сказала:
— Бояться оспы неразумно, человек ведь не волен в своих болезнях.
— Вы совершенно правы, ваше величество, — поспешил ответить Леопольд и добавил: — Мы всецело в вашем распоряжении.
— Я слышала, ваш сын стал композитором.
— Тягаться с ним не под силу многим капельмейстерам. На лице Марии Терезии отразилось недоверие, по она только сказала:
— После смерти мужа вопросами музыки занимается мой сын.
Интересно, большой ли властью располагает Иосиф, подумал Леопольд. Одно дело быть избранным королем Римской империи и стать коронованным императором Германии, но куда труднее добиться полной власти при жизни столь деспотичной матери. Леопольд слышал, что Мария Терезия все еще тяжело переживает смерть мужа, однако продолжает сама вершить всеми государственными делами. Назначая сына регентом, она сумела сохранить за собой всю полноту власти. Даже теперь, выступая проповедницей строгого аскетизма в империи, она не жалела денег на расширение и украшение Шёнбрунна. С другой стороны, Мария Терезия никогда не интересовалась оперой. Может, конечно, сын поведет себя иначе, размышлял Леопольд. Он выжидающе посмотрел на нового императора, Иосифу едва можно было дать его двадцать семь лет.
— Господин Моцарт, — сказал император, — сочинения вашего сына пробудили у многих людей сомнения, сам ли он их писал.
— Так испытайте его, ваше величество! — не выдержал Леопольд. — Очень прошу вас, ваше величество!
— Что же ему заказать? Сонату? Или, может быть, серенаду? Хотя это не так уж сложно.
— Ну а если оперу, ваше величество? Иосиф удивился.
— В его-то возрасте?
— Через неделю Вольфгангу исполнится двенадцать, ваше величество. Двадцать седьмого января.
Похоже, этот самонадеянный музыкант бросает мне вызов, подумал император, почувствовав раздражение. Но лишь на мгновение, как-никак он был человеком разумным, состоял подписчиком «Литературной корреспонденции», а Гримм, отнюдь Не склонный к преувеличениям, не скупился на похвалы мальчику. К тому же забавно будет наблюдать соперничество ребенка со взрослыми. Это, пожалуй, вызовет интерес. Вся просвещенная Европа заговорит о нем, новом императоре Иосифе II.
— Ваше величество, ведь для постановки оперы здесь имеется и оперный театр.
— Тот, что я сдал внаем графу Афлиджио?
— Тот самый, ваше величество. — Всегда ему приходится всем подсказывать, вплоть до императоров. — Одно ваше слово, ваше величество, и этот импресарио тут же закажет оперу Вольфгангу Моцарту.
Иосиф посмотрел на мать, но та молчала. Афлиджио не был подчинен ему, просто он сдавал внаем графу королевский театр, потому что императрица уже угробила на него массу денег; с другой стороны, Афлиджио наверняка прислушается к его просьбе. К тому же императрице, кажется, приятна встреча с Моцартами.
— Подумайте только, ваше величество, — продолжал Леопольд, — какая будет сенсация, сегодня своей оперой дирижирует знаменитый Глюк, которому уже пятьдесят четыре, а на следующий день с ним, как равный с равным, тягается двенадцатилетний мальчик.
Но во сколько все это обойдется? Иосиф сделался вдруг осмотрительным, хотя ставить оперу пришлось бы не ему.
— Я подумаю, — сказал император.
— Одно ваше слово, ваше величество, — и все будет улажено.
Музыкант проявлял настойчивость, Иосиф нахмурился. И все же идея показалась заманчивой. Если опера провалится, вся вина падет на Афлиджио. Ну а если она будет иметь успех, то императору воздадут должное за его вкус.
— Я устрою вам встречу с графом Афлиджио, — сказал он.
Роскошь квартиры импресарио на Кольмаркт вполне могла соперничать с Шёнбрунном. Леопольд сомневался в принадлежности Афлиджио к аристократам, несмотря на его титул. Слишком уж пышно он был одет — с явным расчетом поразить воображение. Но наружность Афлиджио ему понравилась: точеные черты лица, гладкая смуглая кожа и проницательные черные глаза. Разговор шел по-итальянски, и Леопольд понимал, что импресарио проверяет их знание языка.
— Венская опера вся в моих руках, — заявил Афлиджио, — на этот счет у вас не должно быть никаких сомнений.
— У нас их нет, ваше сиятельство, — подтвердил Леопольд.
— Император говорит, что ваш сын готов сочинить оперу, но мальчику всего двенадцать лет. Как же можно доверить ему столь сложное дело?
— Я уже написал несколько арий, — бегло, не хуже Папы, сказал по-итальянски Вольфганг. — Для английского короля, для императрицы и для императора Иосифа.
— Его величество полагает, что разбирается в музыке. Ну что ж, посмотрим. — Игнорируя Вольфганга, граф обратился к Леопольду: — У меня есть либретто нашего нового придворного поэта Марко Кольтеллини, к нему надо написать музыку. Это «La Finta Semplice». Вам знакомо, Моцарт?
— «Мнимая простушка», — перевел Леопольд Вольфгангу, хотя мальчик и сам понял и удивился, зачем Папе понадобилось переводить. — Это не по пьесе ли Гольдони?
Афлиджио нахмурился.
— Вы ошибаетесь, — сказал он. — Так вот, я хочу, чтобы музыка была написана в манере «Доброй дочки» Пиччинни — оперы, пользующейся наибольшим успехом.
— Я слышал ее в Брюсселе, когда совершал с сыном концертную поездку.
— В Брюсселе?! — усмехнулся Афлиджио. — Даже в Вене трудно поставить итальянскую оперу, но у меня, по крайней мере, есть итальянские певцы. — Он протянул Вольфгангу либретто — посмотреть, пока они с Леопольдом договариваются об условиях.
Было решено, что Вольфганг напишет оперу за три месяца и получит за нее сто дукатов; Афлиджио обещал поставить оперу при первой же возможности.
Папа готов на все, лишь бы получить заказ, думал Вольфганг. Сюжет «Мнимой простушки» был довольно примитивен: обыкновенная третьесортная комедия, где ловкая женщина устраивает судьбу двух робких холостяков — в том числе своего брата, — лесник их на любимых девушках. Но не успел Вольфганг высказать свое мнение, как Папа уже благодарил Афлиджио за любезность, которую тот и не думал проявлять.
— Ваше сиятельство, я уверен, получив партитуру, вы разделите мнение Джованни Манцуоли и Иоганна Кристиана Баха.
— Возможно. Скажите, Моцарт, ваш сын девственник?
— Ваше сиятельство, ему всего двенадцать! — Шокированный Леопольд потянул импресарио в сторону.
— Манцуоли в двенадцать лет был уже кастратом. А вы утверждаете, будто сын ваш развит не по годам.
— Это сущая правда. Что, касается музыки, то он выше многих известных композиторов.
— Ну а что касается жизни? Ему ведь не вечно будет двенадцать. Чтобы писать оперы, нужно уметь писать о любви. Других тем нет. Вы считаете, он созрел для любви?
Леопольд молчал. Он и сам задумывался об этом, но каждый раз решал положиться на естественный ход событий, отодвигал эту мысль на неопределенный срок. Но откуда ему знать, смыслит Вольфганг что-нибудь во всех этих любовных связях и будуарных делах или нет.
— Мне кажется, Моцарт, — сказал Афлиджио, — вы неминуемо станете ревновать сына к первой женщине, которую он полюбит. Вам будет казаться, что он изменил вам, осквернился, предал вас.
— Я желаю ему счастливой семейной жизни, такой же, как у меня самого.
— Вы хотите повенчать его с музыкой, хотите, чтобы музыка заменила ему и жену и любовницу?
— Вы изволите шутить, ваше сиятельство!
— Нисколько. Вы поклоняетесь своему сыну, а я — Дон Жуану. Или в музыке вашего сына мотивы любви отсутствуют?
— Граф, ему только двенадцать.
— Он пишет музыку для взрослых людей, а вы хотите, чтобы к нему относились как к ребенку, как к чуду. Вы же умный человек, Моцарт.
Такой ли уж я умный, думал Леопольд. Афлиджио сделался почти любезным, словно обнаружил в собеседнике ту единственную черту характера, которую уважал. Но когда они покидали графа, Леопольд крепко, до боли, сжал Вольфгангу руку.
Что такое с Папой, раздумывал Вольфганг. Чем он озабочен? Вольфганг слышал столько опер. Он уже придумал тему арии для хорошо поставленного, гибкого сопрано.
По пути домой Папа сказал:
— Сдается мне, напрасно мы сюда приехали. В Вене сейчас не меньше шлюх, чем в Версале.
— Вам не понравился импресарио, Папа?
— А тебе?
Папа хочет знать его мнение, Вольфганг удивился. Видно, он и правда чем-то сильно огорчен.
— Мне кажется, граф не очень любит музыку. Он что, тоже шлюха?
— Я бы скорей назвал его сводником. Но Папа не объяснил, что это такое.
— Одни утверждают, что Афлиджио профессиональный игрок, — сказал он, — другие считают его профессиональным обольстителем. Впрочем, без этих качеств, видимо, импресарио не обойтись. Вот что, Вольфганг! — Вид у Папы сделался серьезный.
— Да, Папа?
— Скажи, Вольфганг, ты... — Леопольд покраснел, кашлянул, но продолжать не решился.
Вольфганг улыбнулся.
— Тебе нравятся девушки?
— Некоторые нравятся.
— И сильно? — озабоченно допрашивал Папа.
— Как это — сильно?
— Вольфганг, я не шучу!
— Так же сильно, как Людовику XV нравилась мадам Помпадур?
— А что ты об этом знаешь?
— То, что вы мне говорили.
— Я сказал, что она — шлюха. Больше ничего.
— Ну, еще я знаю, что они спали вместе. И он предпочитал ее всем остальным.
— Ничего подобного я тебе не говорил. Ну, а еще что ты знаешь? — Папа насторожился.
— Все знают, как рождаются дети. За исключением самих детей.
— А ты... Ты пробовал заниматься этим делом?
Как ученик, который чувствует себя умнее учителя, Вольфганг снисходительно посмотрел на Папу.
— Вы ничего не понимаете, Папа, — сказал он. — Я еще слишком мал. Но имею представление, как это делается.
Папа переменил тему.
— Мы этому Афлиджио еще покажем. Я полагаю, три месяца на оперу для тебя далее много. — А про себя подумал: чем больше сын будет занят, тем лучше.
Вольфганг с головой ушел в работу. Он вовремя ложился спать, вовремя ел и трудился под бдительным надзором Мамы, которая ревниво следила, чтобы сын не переутомлялся. По утрам они с Папой разбирали партитуры других композиторов. После обеда Вольфганг сочинял. А по вечерам, если не чувствовал себя слишком усталым, обсуждал написанное с Папой.
Больше всего ему нравилось писать арии. Человеческий голос представлялся ему лучшим музыкальным инструментом, и он стремился писать арии мелодичные и певучие. Он вспоминал свои любимые арии, и кое-где в партитуре зазвучали мотивы Баха и Глюка. Но у него рождались и собственные мелодии. Он не боялся использовать чужую форму, но содержание всегда было его собственным. Его особенно радовало, когда ария, которую он сочинял, звучала естественно и ласкающе. Вольфганг чувствовал прилив сил, работа спорилась. Сидя за красивым мраморным столом, купленным ему Папой, Вольфганг окружал себя нотными листами — они лежали повсюду: на коленях, на столе, под рукой, — так легче было единым взглядом охватить целое и в то же время сосредоточить, если нужно, внимание на какой-то отдельной арии. Папа явно одобрял его работу и редко предлагал свои поправки.
Через два месяца партитура «Мнимой простушки» была закончена. Она состояла из увертюры, трех актов, двадцати шести арий и множества речитативов — всего пятьсот пятьдесят восемь нотных страниц.
Они представили ее Афлиджио, и тот сказал, что в скором времени поставит оперу, но обещанных ста дукатов не заплатил.
На первой репетиции Леопольд сидел рядом с Вольфгангом, которому не терпелось услышать поскорее свою музыку в живом исполнении и внести обычные поправки по требованию капризных певцов. С первой же ноты Леопольд понял, что певцы не потрудились разучить партий, никто не прорепетировал заранее свою партию под клавесин, не было проведено ни одной спевки дуэтов или финала, и тем не менее репетиция шла с полным оркестром. Леопольд не сомневался— это сделано нарочно, чтобы обесценить музыку. Он не узнавал ни одной арии. Музыка звучала как-то неприятно и неряшливо. Кое-кто из певцов с трудом удерживался от смеха. День, на который Леопольд возлагал столько надежд, стал самым мрачным днем его жизни.
И все же, когда после репетиции к нему подошел импресарио, Леопольд сумел взять себя в руки. Широко улыбаясь, Афлиджио заявил:
— Музыка очень неровная и рассчитана на слишком высокие голоса. Певцы соглашаются петь в этой опере при условии, если ваш сын внесет кое-какие поправки.
Вольфганг внес поправки. По просьбе Афлиджио он сочинил еще две арии для первого акта. Но когда пришло время репетировать, Афлиджио сказал:
— Придется репетицию отложить, тесситура арий понижена недостаточно, певцы не могут брать такие высокие ноты.
— А я могу, — вмешался Вольфганг, — хотя у меня почти нет голоса. — И прежде чем импресарио вмешался, пропел первую арию. У него был жиденький голосок, и все же ария прозвучала весьма мелодично.
— Моцарт, ваш сын, кажется, изображает кастрата, — сказал Афлиджио.
— Что же вы все-таки думаете об опере? — спросил Леопольд, твердо решивший не отступать.
Афлиджио пожал плечами.
— Вас можно поздравить.
Леопольд не знал, что и думать — может, он все-таки ошибся в импресарио?
— Вы утверждали, что мальчик может написать оперу, и он действительно ее написал.
— И что же дальше, ваше сиятельство?
— Пусть он перепишет эти две новые арии, тогда, быть может, мы поставим оперу к возвращению императора из Венгрии в следующем месяце.
— Благодарю вас.
— Хочу, однако, предупредить вас, Моцарт, многие поговаривают, будто большая часть музыки написана вами. — Не успел Леопольд с возмущением отвергнуть эту клевету, как Афлиджио добавил: — Кроме того, тесситура арий все еще слишком высока и музыка чересчур немецкая по духу. — И с этими словами он выпроводил Моцартов из театра.
