По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
Д.Вейс. «Убийство Моцарта». 19. Река жизни
Спустя неделю состоялся симфонический концерт. Он был дан австрийским филармоническим Обществом в театре «Кертнертор». В программе концерта стояли увертюра к «Розамунде» Шуберта, симфония ля мажор Бетховена и симфония соль минор Моцарта.
— Чисто венская программа, — сказал Гроб, сопровождая Джэсона, Дебору и доктора Лутца в ложу. — В Вене любят симфонии. В исполнении симфоний у нас нет соперников. Ведь Вена — родина отца симфонии Гайдна и признанного мастера симфонии Бетховена.
Джэсон впервые в жизни присутствовал на концерте симфонической музыки. В этом театре ему все казалось чудесным. Никогда еще он не видел такого большого числа музыкантов, ни в Бостоне да и во всей Америке не слышал подобного оркестра. Сыгранность оркестра, подчинявшегося каждому движению дирижера, потрясла его.
И тут Джэсон вздрогнул от неожиданности: среди музы кантов он заметил Эрнеста Мюллера. Дебора тоже заметила Эрнеста и сделала знак Джэсону, чтоб он молчал. Почему престарелый музыкант не оповестил их о концерте дивился Джэсон. Здесь ведь было чему поучиться Джэсон внимательно слушал, весь отдавшись во власть музыки.
После увертюры к «Розамунде» доктор Лутц сказал:
— Шуберт безусловно талантлив, его мелодиям нет равных.
Джэсон согласно кивнул. Его пленила нежность и красота шубертовской музыки. Однако он сразу понял, что Бетховен — совершенно другой, в чем-то противоположный Шуберту.
Перед началом симфонии ля мажор Гроб с видом знатока пояснил Джэсону.
— Это седьмая по счету бетховенская симфония. Первое ее исполнение явилось настоящим триумфом Прекрасная вещь. Между прочим, довольно патриотичная.
Нет, бетховенская симфония — это нечто гораздо боль шее, думал Джэсон, музыка его скорее властная, нежели красивая, полная бурной динамики, лишенная всякой сдержанности. В ней ощущалась воля человека, с которой нельзя было не считаться, симфония утверждала это каждой нотой Композитор по-своему и настойчиво выражал свою мысль, он держал музыку в полном подчинении, наделяя ее страстной выразительностью.
В антракте Джэсон сидел погруженный в раздумье, в то время как остальные оживленно беседовали. Влюбленный в музыку Моцарта, он не мог столь же быстро отдать свое сердце Бетховену, хотя бетховенская музыка сильно взволновала его. Ему казалось, что подобная внезапная любовь не нашла бы, в отличие от Моцарта, ответного отклика у самого Бетховена. Однако симфония ля мажор не выходила у него из головы, правда ему не удавалось с легкостью напевать ее про себя, как это получалось с большинством мелодий Моцарта.
Симфония Бетховена не оставила равнодушной и Дебору Он выражал свои чувства с удивительной, всепокоряющей силой и ей это нравилось. Неудивительно, думала она, что композитор запрашивал за свои сочинения столь высокую цену.
Первые же аккорды моцартовской симфонии соль минор восхитили Джэсона. Ему никогда не доводилось слышать ничего подобного. Казалось, Моцарт вложил в эту музыку всего себя целиком. Вот голос поет во мраке, а потом словно освободившись от оков темноты, вырывается на сверкающий солнечный свет. Если бы господь мог петь, он пел бы именно таким голосом. Слушая эту музыку, кажется, что ты паришь в вышине, между небом и землей, и все доступно твоему взору Моцарт! Какое поразительное, сложнейшее создание природы!
Когда соль-минорная симфония закончилась и раздались аплодисменты, доктор Лутц печально покачал головой.
— Подумать только, что при жизни Моцарта она никогда не исполнялась, — сказал он.
— Невероятно! — Джэсон ушам своим не верил. — Он ведь был уже известным композитором, когда ее писал, не так ли?
— Да, с шестилетнего возраста он прославился как вундеркинд и стал самым знаменитым пианистом Европы. Большинство его произведений исполнялось сразу после их создания Чаще всего он писал их для предстоящего концерта Он был лучший пианист своего времени и почти все фортепьянные концерты писал для собственного исполнения.
— Неужели он действительно не слышал исполнения этой соль-минорной симфонии?
— Никогда! — с грустью произнес Лутц. — Последние три симфонии были найдены лишь после его смерти. Они прозвучали только у него в голове.
— Но почему? Такую божественную музыку я услышал впервые.
— Причина неизвестна.
— Как это все трагично.
— И тем не менее он продолжал сочинять.
Джэсон заметил, что Гроб не пропускает ни единого слова, и все-таки решился задать доктору Лутцу вопрос:
— А не кажется ли вам, что все это имеет непосредственную связь с событиями того времени?
— Что вы хотите сказать? — спросил доктор Лутц. Аплодисменты стихли, и публика покидала зал. Дебора встала, всем своим видом выражая нетерпение.
— Господин Гроб рассказывал, что Девятой симфонии Бетховена грозила та же участь По политическим причинам.
— С Моцартом все было иначе, — заметил Гроб. — Пожалуй, нам пора идти.
— Одну минутку. Скажите, доктор Лутц, вы считаете, причины тут были политические?
— Они были несколько иными, чем у Бетховена.
— Какими же?
Скрывая свое раздражение, Гроб прервал их с вежливой улыбкой:
— Я полагал, господин Отис, что вы не будете вмешиваться в эти дела.
— А я и не вмешиваюсь. Просто не верится, что такая прекрасная музыка не заслужила исполнения.
— Многие вещи немыслимо себе представить. И все-таки они происходят. Здесь поблизости есть приличная кофейня, где мы сможем обсудить ваш предстоящий визит к Бетховену.
Когда они вышли из театра, доктор Лутц отстал от Гроба и Деборы и тихо сказал Джэсону:
— Антон Гроб считает мое мнение ни на чем не основанным, но я придерживаюсь его уже много лет. Мне всегда казалось, что причина равнодушия к Моцарту в последние годы его жизни заключалась не в нем самом. Виновно было время, в которое он жил. В 1789 году с падением Бастилии началась Французская революция, а к 1791 году, году его смерти и наибольшего забвения, Марию Антуанетту заточили в тюрьму и ей грозила казнь, что и произошло позже. Она была австрийской принцессой и сестрой императора. Естественно, что все заботы императорской семьи были о ней и о собственной безопасности. Революция во Франции превратилась в реальную угрозу, так что у дворянства, и тем более у императорской семьи, не было ни времени, ни возможности подумать о простом музыканте. Его судьба никого не беспокоила, все были заняты бедой, грозившей Марии Антуанетте. Вот почему Моцарт был забыт и умер в таком молодом возрасте. Как только о нем забыли, он впал в нищету и уже не в состоянии был прокормить себя; а его роковая болезнь явилась результатом этих несчастливых обстоятельств.
— Вы считаете, что Моцарт явился жертвой Французской революции?
— По существу, да.
— Но вы допускаете, что у него могло быть много недругов?
— Которые вредили ему. Да. Но что по-настоящему погубило его, так это Французская революция. Моцарт пал жертвой своего времени.
Джэсон чувствовал, что Лутц говорит с искренней убежденностью. И, по всей вероятности, рассуждал он, события того времени действительно не благоприятствовали Моцарту. Но за этим оставалось еще много нерешенных вопросов.
Кофейня находилась неподалеку от театра «Кертнертор»; широкая деревянная дверь, украшенная узорчатой решеткой, вела в просторный, светлый зал; лампы висели почти над каждым столом.
Гроб, как видно, завсегдатай кофейни, предложил им на выбор баварское пиво, благородное Сексардское вино, черный кофе, кофе с молоком, горячий пунш и бренди.
Официант с услужливостью провел их к любимому столу банкира, откуда хорошо обозревался весь зал.
— Сюда иногда заходит Шуберт, — сказал Гроб. — Вам нравится его музыка, господин Отис?
Гроб расположился между Джэсоном и Деборой, а доктор Лутц занял место рядом.
— Да, я нахожу музыку Шуберта приятной, — отозвался Джэсон. — Мы признательны вам за концерт. Многое явилось для меня открытием.
— Шуберт многообещающий молодой композитор. Ну, а как вам понравилась симфония Бетховена?
— Необычайно! А сам Бетховен такой же категоричный и властный, как его музыка?
— Он любит считать себя неуязвимым, а когда жизнь доказывает обратное, он сердится. Он возвращается в Вену на следующей неделе, и я хочу устроить вам встречу. Госпожа Отис, а вам концерт понравился?
— Очень понравился. В особенности Бетховен. — Симфония соль минор Моцарта задела слишком сокровенные струны ее души, и ей не хотелось ни с кем делиться своими переживаниями.
— Господин Гроб, — спросил Джэсон, — вы говорили с Губером относительно наших паспортов?
— Я выполнил свое обещание.
— И что же?
— Губер рассматривает вашу просьбу.
— Но он не вернул паспорта?
— Пока нет. Это вопрос времени. Дебора спросила:
— Когда же он их отдаст?
— Не нужно вмешиваться в работу полиции, госпожа Отис. У них свои законы и им следует подчиняться. Если все пойдет гладко, вы скоро получите паспорта обратно. Господин Губер не оставит без внимания мою просьбу.
— Вы, по-видимому, сделали все от вас зависящее, — вежливо заметила Дебора, отнюдь не будучи в том уверена. — Мы ценим ваше дружеское участие.
— Спасибо. Надеюсь, вы последуете моему доброму совету. Как только вы переедете на квартиру, я извещу Губера. Ему все равно все станет известно, в противном случае это произведет на него нежелательное впечатление.
— Я извещу Губера сам. А знает ли Бетховен, почему я хочу с ним встретиться?
— Я не вдавался в подробности. Вы это сделаете сами. Он не скрывает, что нуждается в деньгах, ну, а то, что вас представляю я, имеет немаловажное значение. Бетховен отлично осведомлен о репутации моего банкирского дома и сказал, что рад будет с вами познакомиться. Однако он человек настроения. Не удивляйтесь, если он не раз изменит день встречи и, тем более, свое отношение во время беседы.
— Насколько мне помнится, господин Отис, — вдруг вернулся к прежней теме доктор Лутц, — Моцарт предлагал свою соль-минорную симфонию нескольким музыкальным издателям, в том числе и Фрицу Оффнеру, но безуспешно.
— Непостижимо! — воскликнул Джэсон. — Мне кажется, единственное, о чем я пожалею на смертном одре, так это о том, что никогда больше не услышу эту симфонию. Ты согласна со мной, Дебора?
Соль-минорная симфония понравилась Деборе больше других вещей Моцарта, музыка глубоко тронула ее, но ей не хотелось в этом признаваться. Что нового может она сказать о симфонии, чего бы не сказал сам Джэсон. И Дебора отделалась уклончивым ответом:
— Необычайная музыка. Бурная, словно река жизни. Мне хотелось бы послушать ее еще раз.
