По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
Д.Вейс. «Убийство Моцарта». 16. Последняя квартира Моцарта
Квартира на Раухенштейнгассе, где умер Моцарт, действительно находилась за углом. Они остановились перед трехэтажным домом, и Эрнест сказал:
— Моцарт жил на втором этаже.
— Вы когда-нибудь бывали здесь? — спросил Джэсон.
— Разумеется, бывал. В последний раз после премьеры «Волшебной флейты». Моцарт ликовал. Опера шла с большим успехом, и он надеялся поправить свои дела. Тогда еще он не думал, что эта квартира будет последней в его жизни.
— Когда же вы навестили его в последний раз?
— Примерно за месяц до смерти.
— Он был еще здоров?
— Он был утомлен чрезмерной работой, его мучили долги, но на здоровье он не жаловался. Он признался мне, что в этой квартире ему хорошо работается. — Указав на пять больших окон на втором этаже, Эрнест пояснил: — Ему нравились эти окна. Отсюда, говорил он, — ему все хорошо видно. Из кабинета, — это самое левое окно, — видна Химмельпфортгассе. Он любил общество и, бывало, сочинял в присутствии других, но в ту осень 1791 года он частенько оставался один. Когда я смотрю на Химмельпфортгассе и Раухенштейнгассе, говорил он, мне легче сочиняется.
Джэсон хотел было побеседовать с нынешними владельцами квартиры, но Эрнест его остановил:
— Они не знали Моцарта. Я как-то попытался заговорить с ними, но они захлопнули передо мной дверь. Для них это только лишнее беспокойство, что Моцарт умер в этой квартире. В Вене немало людей, которым до Моцарта нет дела.
Джэсон не верил своим ушам, такое небрежение граничило со святотатством. Он подумал о тех несметных людских толпах, которые прошли по Раухенштейнгассе, даже не бросив взгляда на этот дом, а ведь его следовало бы беречь как зеницу ока; фасад дома свидетельствовал о полном забвении: дерево подгнило, штукатурка пожелтела и растрескалась.
— Один человек, с которым я встречался, Христоф Фукс, говорил, что таверна Дейнера находилась поблизости от последней квартиры Моцарта, и что если найти дом, то рядом будет и таверна. Неужели мы упустим такой случай? — сказал Джэсон.
— Не сейчас! Мы потом поищем Дейнера. Я хочу показать вам вещи поважнее, — отозвался Эрнест. — Они подтвердят ваши подозрения.
И, подхватив Джэсона и Дебору под руки, Мюллер повлек их в другом направлении.
— Вот и собор св. Стефана, — провозгласил Эрнест, — тут над Моцартом отслужили заупокойную службу.
Они смотрели на собор со стороны величественной южной башни и, казалось, видели его впервые.
— От Раухенштейнгассе до собора всего несколько минут ходьбы. Я хотел, чтобы вы убедились в этом, — продолжал Эрнест. — Я хочу рассказать вам о похоронах. Это важно.
— К чему так торопиться? — сказала Дебора. — Не лучше ли отложить это до завтра?
— Завтра все может измениться. Разве вы не проводили бы гроб Моцарта до этого места? А вот жена Моцарта не проводила. Как и некоторые из друзей. Хотя заупокойная служба состоялась почти рядом с домом.
— Почему же так произошло?
— Ходили слухи, что многие побоялись пойти на его похороны, потому что он впал в немилость у Габсбургов.
— Если это так, то чем это было вызвано?
— Говорили разное. Одни считали, что знать рассердила «Свадьба Фигаро», другие, что виной тому масонство Моцарта. Кроме того, все знали, что он слишком открыто позволял себе критиковать Габсбургов. Да и история с «Волшебной флейтой» не прошла даром.
— Что за история?
— Нашлись люди, которые увидели в Царице Ночи императрицу Марию Терезию. А это нелестный портрет.
— Кто же пришел на похороны? — спросил Джэсон.
— Ван Свитен, Зюсмайер, Альбрехтсбергер и Сальери.
— Сальери? — изумился Джэсон.
— Да, Сальери. Мне об этом сказал Альбрехтсбергер. Его столь удивило появление Сальери, что он навсегда запомнил это. Всем была хорошо известна враждебность Сальери к Моцарту. Сальери своим присутствием на похоронах явно хотел подчеркнуть дружеское отношение к покойному и...
— Доказать свою невиновность, — дополнил Джэсон.
— А также, возможно, чтобы увериться в исчезновении улик.
— На что вы намекаете, господин Мюллер? — не удержалась Дебора.
— Нет тела, нет доказательств. Тот, кто решился на убийство, попытается избавиться и от тела. А тело Моцарта исчезло. Исчезло бесследно.
— Однако это еще не доказывает, что его убили, — настаивала Дебора.
— Тогда почему никого не было на кладбище, когда исчезло тело.
— На то есть, видимо, какая-то причина, — сказала Дебора.
— Люди всегда находят причину. Но не всегда находят объяснение.
— На какую же причину сослались провожающие? — спросил Джэсон.
— На непогоду. У городских ворот, говорили они, непогода заставила их повернуть обратно. Но мне удалось узнать, что в тот день не было никакой метели.
— Вы считаете, кто-то позаботился о том, чтобы на кладбище никого не оказалось?
— По-видимому так.
— Нужно поговорить с теми, кто присутствовал на службе в соборе, — решил Джэсон.
— Ван Свитена, Зюсмайера и Альбрехтсбергера уже нет в живых. Если бы только мы могли доказать, что именно Сальери устроил так, чтобы никто не провожал тело до кладбища, тогда подтвердилось бы и его признание на исповеди.
— Если таковое вообще существует, — вставила Дебора.
— Вам необходимо побывать на кладбище, — продолжал настаивать Эрнест. — Вы сами убедитесь, как легко до него добраться. У вас есть карета?
— Я отпустил кучера, — ответил Джэсон. — Не хотел, чтобы он знал, к кому мы идем.
— Весьма разумно. Ничего, мы найдем карету. Но сначала зайдем в собор.
Он провел их в северную часть собора, в часовню св. Креста, где состоялась заупокойная служба над телом Моцарта. Здесь не было ни души, и Джэсон представил себе, как мертвый Моцарт лежал тут почти в полном одиночестве и как потом от него быстро избавились. Однако свою скорбь никому не навяжешь, рассуждал Джэсон стоя перед распятием, украшавшим часовню, и ему чудилось, что на кресте не тело Христа, а тело Моцарта.
Только когда они сели в карету и поворачивать назад было поздно, Эрнест предупредил, что затея грозит опасностью. Придется проявить осмотрительность, чтобы не попасться в руки властей, сказал старый музыкант.
— При Меттернихе нечего и мечтать о свободе, он только и занят тем, что ловит свободомыслящих, но полиция подчас тоже попадает впросак. В конце концов, в чем нас можно заподозрить? Кто знает, какую мы ищем могилу?
У городских ворот он опять напомнил, как недолог был путь сюда, и все же отсюда провожающие повернули обратно.
Дебору утомила езда по узким, извилистым и темным улочкам старого города, но за городскими воротами на Ландштрассе начинались пригороды и дышалось намного легче.
Вскоре они подъехали к кладбищу св. Марка, и Эрнест повторил:
— Видите, как близко. Разве не подозрительно, что никто не последовал за катафалком до кладбища? Одни дешевые желтые дроги, деревянный желтый гроб, лошадь, возница и никого позади. Даже собаки. — Голос Эрнеста задрожал.
— Мы доехали сюда за полчаса, — заметил Джэсон.
— И дорога вполне сносная, мощеная.
— Может быть, — предположила Дебора, — смерть Моцарта настолько потрясла его друзей, что у них не хватило сил, чтобы вынести обряд погребения. Поэтому они повернули назад у городских ворот, они знали, что это превыше их возможностей.
Эрнест немедленно разгромил идею и укорил Дебору за недоверие. Как может она сомневаться в его доказательствах? Джэсон молчанием подтверждал согласие с Эрнестом.
Но Дебора столько перестрадала за последние недели, что невольно верила в свое предположение. По дороге на кладбище она непрестанно думала о том, каким предельным напряжением всех сил была их поездка.
Они вышли из кареты у церкви св. Марка, маленькой и невзрачной. Эрнест отыскал смотрителя.
— Моцарт? Я о таком не знаю. Вы говорите, его похоронили на этом кладбище?
К кому бы Эрнест ни обращался, никто не слыхал о Моцарте.
Это заговор молчания, с горечью подумал Джэсон. Он не ожидал, что кладбище окажется таким неприглядным и еще более запущенным, чем церковь. Небольшое и всеми забытое, оно походило скорее на заброшенный пустырь. К кустам, деревьям и зеленым изгородям давным-давно не притрагивалась человеческая рука. Нигде ни цветка, даже на могилах с памятниками. Некоторые памятники упали, другие покосились, ухоженных могил нигде не было видно. Джэсон попытался кое-где разобрать надписи, но буквы стерлись от времени.
— Неужели никто не знает, где его похоронили? — спросила Дебора.
— Ни малейшего представления.
— И никакой могилы?
— Никакой.
— Вы бывали здесь раньше, господин Мюллер?
— И не раз.
Ей казалось, что они бесцельно кружат по кладбищу. Эрнест повел их по дорожке к открытому пространству на вершине холма.
— Там находится общая могила, куда, по предположению, его положили, — пояснил Эрнест.
— Но почему? Ведь он не был нищим.
— Это были третьеразрядные похороны. За восемь гульденов пятьдесят шесть крейцеров. На отдельную могилу не хватило денег, значит, если его похоронили, то похоронили в общей могиле с другими покойниками. Там их могло быть от десяти до ста тел. Тела клали рядами на доски на небольшой глубине.
— И стоило могилу засыпать, — продолжил Джэсон, — как опознать тело уже было невозможно.
— Тлен вступал в свои права. Теперь вы понимаете, как важен факт исчезновения тела для нашего расследования? — сказал Эрнест.
— Может быть, жив могильщик? И его можно отыскать?
— Могильщики часто менялись, получали плату и уходили. Здесь было мало работы. Никто не знает, кто был тогда могильщиком. К тому же, его легко можно было подкупить. Или потом от него избавиться.
— А почему Моцарта похоронили именно на этом кладбище?
— Оно принадлежит приходу св. Стефана.
— И считалось самым бедным? Эрнест кивнул.
— Почему же Констанца не пришла на кладбище? — спросила Дебора.
— Вы спрашиваете почему? Она сказалась больной. Констанца посетила кладбище лишь в 1818 году.
— Отчего же она за столько лет не побывала на кладбище?
— Если бы я только знал, госпожа Отис.
— Может быть, она была в обиде на Моцарта, а мы об этом ничего не знаем. Она могла бы поставить хотя бы крест на том месте, где его похоронили. Простой деревянный крест!
— Констанца считала это обязанностью прихода. Позже, когда ее попрекали за это, она оправдывалась, что заказывала крест. Но на кладбище св. Марка нет креста, поставленного в память Моцарта.
— А вы точно знаете, что общая могила была на этом самом месте? — Помолиться бы за упокой его души, думал Джэсон, но где?
— Лишь приблизительно. Ровное пространство лучше всего подходило для рытья общей могилы. Но точное место не установлено.
Небо нахмурилось, стал накрапывать дождь. Словно в поисках ответа, Джэсон взглянул на небо и повторил:
— Ни надписи, ни знака, ни креста. Чудовищно!
— И тем не менее, так оно и было. Как только тело попадало в общую могилу, его уже нельзя было отличить от других. Выяснение причины смерти становилось невозможным.
— И никакой заупокойной службы у его могилы, — сказал Эрнест. — А ведь он сочинял такие замечательные мессы для других!
— Может, это оттого, что он был масоном? — спросил Джэсон. — Поэтому и креста нет?
— Обычная служба стоила сто гульденов, а с пением — двести.
— А молитвы?
— И их не было. Они стоили двадцать гульденов.
— Пойдемте отсюда, — совсем опечалившись, заторопилась Дебора. — Подумать только, у Моцарта и такая могила!
— Подождите, — попросил Джэсон. Он стоял, безмолвно взывая к Моцарту сквозь пугающую и гнетущую пустоту, к Моцарту, которого упрятали в землю, словно нищего бродягу. Это место стало бесконечно дорогим его сердцу, он запомнит его навсегда.
Эрнест между тем наставлял:
— Прежде всего, надо положить конец подозрениям полиции. Вам необходимо повидаться с Бетховеном, заказать ему ораторию и попытаться войти к нему в доверие, даже начать брать уроки. Это не так-то легко. Встречу с Бетховеном пусть устроит банкир Гроб. Если вы обратитесь к Бетховену через банкира, ни у кого не возникнет подозрений. И переселяйтесь на частную квартиру. А главное, не говорите о Моцарте, говорите о Бетховене.
Джэсон печально смотрел на землю под ногами, и ему казалось, что у него на глазах совершилось убийство:
— Никаких следов. Все исчезло. Все уничтожено.
— Все сгинуло. Уничтожив тело, они думали, что уничтожили самую память о нем, а добились обратного. — Все боятся говорить о Сальери и его болезни, — продолжал Эрнест, — но слухов ходит много. Следует соблюдать осторожность. Вена кишит доносчиками и шпионами.
Небо совсем заволокло тучами, и Дебора сказала:
— Дождь усиливается. Надо торопиться.
— Господин Мюллер, — Джэсон задал вопрос, не дававший ему покоя с тех самых пор, как они покинули Англию, — вы знакомы с кем-нибудь, кто знал Катарину Кавальери?
— Любовницу Сальери? Надо подумать. А зачем это вам?
Джэсон рассказал о письме Кавальери, адресованном Энн Сторейс, где та писала об ужине у Сальери и о том, как ее потрясла внезапная смерть Моцарта.
— Что вы скажете, господин Мюллер? — спросил он.
— Это лишь подтверждает наши догадки. Известно, что перед смертью тело Моцарта распухло, а это могло быть следствием яда. Надо припомнить, кто знал Кавальери.
Джэсон все медлил, словно не хотел оставлять Моцарта в одиночестве. Потом он нагнулся, и хотя земля от дождя превратилась в грязь, взял горсть ее в руку и поспешил за Деборой. На прощание Дебора с грустью и благоговением произнесла:
— Бедный, бедный Моцарт.
