По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
Моцарт и Сальери: встреча через два века. (продолжение)
И тут же Сальери ищет своему злодеянию «высокое обоснование»: он идет на преступление во имя искусства, его спасения. Логика? Вот она: творчество гения лишь временный взлет, после него искусство обречено на упадок:
Нет! не могу противиться
я доле
Судьбе моей: я избран, чтоб его
Остановить — не то мы
все погибли,
Мы все, жрецы, служители
музыки,
Не я один с моей глухою славой...
Что пользы, если Моцарт
будет жив
И новой высоты еще
достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет;
Оно падет опять, как он
исчезнет;
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нем?
Что ж, гений Пушкина убедительно обосновал психологический мотив преступления Антонио Сальери. Настолько убедительно, что у юристов и психиатров появился даже термин: «синдром Сальери» — преступление, совершенное на почве профессиональной зависти.
Но пушкинская гениальная трактовка не подтверждается документами. Многие «находки», якобы показывающие на убийство, на поверку оказались поддельными. К примеру, ложным признано письмо Сальери, терзаемого угрызениями совести и готового на самоубийство. Зато доказана достоверность завещательного письма, которое уже престарелый Сальери написал незадолго до кончины. Он приложил его к реквиему, сочиненному втайне и предназначавшемуся для исполнения после того, как «Господь уже призовет к себе пишущего эти строки». В этом письме нет и намека на желание свести счеты с жизнью. Нет в нем ничего и о некоем тяжком грехе...
Впрочем, за эти двести лет взаимоисключающих версий было предостаточно, и розыски каких-либо подтверждений велись до последнего времени.
Посмертный позор Сальери растянулся на два века. Когда в 1850 году наступил столетний юбилей выдающегося итальянского композитора, сама мысль отмечать его показалась кощунственной. «Промолчали» и в двухсотлетие «отравителя». Чуть позже, в
