По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
М. Брион. «Моцарт». Глава 15. «Свадьба Фигаро»
Однако стиль рококо содержит и очень глубокую, очень живую драматичность, которую мы обнаруживаем, например, у Ватто — мучительную меланхолию, болезненную тревогу, ощущение недоступности счастья, идущие, возможно, от гипертрофированного стремления к наслаждению. В конце XVIII века, в переходную эпоху, во время которой старый общественный порядок должен был исчезнуть, чтобы уступить место новому, воздух был насыщен ностальгией, сожалением, тоской. Атмосфера тревоги приводит к тому, что люди больше не находят для себя определенного места в обществе, в котором все перемешалось под покровом символической ночи, которая сбивает с толку влюбленные пары, дезорганизует их, перестраивает в последнем акте Фигаро. Кроме того, мы обнаруживаем в этой опере абсолютно новое ощущение природы, перекликающееся с миром чувств романов Жан Поля. Совершенно новым и удивительным приемом является то, как оркестр и арии создают атмосферу парков, журчания вод, шелеста листвы, таинства вековых деревьев и рощ. Музыка Моцарта заставляет петь лунный свет, звенеть зелень лужаек; она соединяет растительный мир в некий таинственный союз со страстями и болью людей, и при этом не описательно, как это иногда делали Гендель и итальянцы XVII века — например, Вивальди в Concerto Grosso delle Stagioni, — но так, чтобы «романтический человек» воспринимал пейзаж соответственно состоянию своей души. Сентиментальный пейзаж занимает у Моцарта значительное место, а в особенности в Фигаро и Так поступают все, где тайны больших барочных парков окружают персонажей и воздействуют на их чувства. Вся совокупность природы, ночь, ручейки, колыхание ветвей под дуновением легкого ветерка окутывают Deh vieni поп tardar Сюзанны. Я слышал, как один крупный австрийский дирижер, репетируя Свадьбу Фигаро с французскими музыкантами, описывал им пейзаж парков и садов с колоннадами, статуями и лестницами, разворачивающийся в увертюре, чтобы создать для исполнителей волшебную атмосферу меланхоличной прелести, пронзительной красоты, которая должна захватывать слушателя с первых тактов. Для Моцарта, разумеется, не могло быть и речи об описательстве, ни даже о стремлении что-то внушать; ему было нужно лишь одно: чтобы слушатель оказался погруженным в такое состояние сознания, которое придавало бы воспринимаемой музыке всю силу ее выразительности, чтобы уже до поднятия занавеса слушатель был готов сопереживать драме, которой предстоит перед ним развернуться. Пусть вас не удивляет, что я говорю о драме в применении к игривой опере. Это произведение буквально расцвечено чудесной веселостью, легкой и радостной живостью, но фон его остается печальным, и именно поэтому даже в самые игривые моменты неявная печаль словно обволакивает ростки счастья.
