По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
Д.Вейс. «Убийство Моцарта». 28. Зальцбург
На следующий день небо обрушило на них такой страшный ливень, что земле, казалось, грозил новый потоп. Но Ганс что есть мочи гнал лошадей, словно привычный к такой непогоде. После полудня одна из лошадей захромала, карету начало трясти и она опасно накренилась, угрожая перевернуться. Джэсон приказал Гансу сделать остановку на почтовой станции, где они сменили лошадей; но через несколько миль одна из свежих лошадей потеряла подкову.
Шагом они доехали до кузницы, но кузнец не обещал, что заново подкованная лошадь благополучно доберется до Зальцбурга.
— Дорога скользкая, все может случиться, — сказал он. — В такую вот погоду и случилась беда с каретой Марии Терезии. Карета перевернулась, и Мария Терезия поранила лицо, а она и без того не славилась красотой. Не дай бог, чтобы с вами такое случилось. Между прочим, ходили слухи, что кто-то заранее это подстроил. Наверное, ее враги. А колеса у вас в порядке?
Джэсон попросил кузнеца осмотреть карету, и тот покрепче укрепил колеса на оси.
Погода все ухудшалась, и при въезде в Линц за пеленой дождя пополам со снегом ничего нельзя было разглядеть. Ганс вел лошадей почти шагом. Из-под колеса вылетел камень и рикошетом попал в окно кареты с той стороны, где сидела Дебора; он разбил окно, чуть не поранив ей глаз. Ледяной ветер обжег лицо, холод пронизывал насквозь. Джэсон поспешно заткнул окно плащем, ветер теперь не задувал внутрь, но они продолжали дрожать от стужи.
На скользком пути Ганс стал погонять лошадей, и карета чуть не съехала в канаву; Дебора сидела с закрытыми глазами в твердой уверенности, что их ждет неминуемая гибель. Но они без новых происшествий добрались наконец до Линца.
На следующий день снегопад прекратился. В Линце Джэсону удалось послушать увертюру Моцарта к «Дон Жуану», его «Концертную симфонию» для скрипки, альта и оркестра ми-бемоль мажор, а также его последнюю симфонию «Юпитер», и настроение его заметно поднялось. Он признался Деборе, что остановка в Линце явилась для него настоящим праздником.
Все места на концерте, происходившем в оперном театре, были заняты, и каждое произведение встречалось бурной овацией. Публика в Линце чтила Моцарта и его музыку, с удовлетворением отметил Джэсон.
Джэсона и Дебору глубоко тронула торжественная красота «Концертной симфонии», увертюра к «Дон Жуану» пробудила в Джэсоне страстное желание послушать оперу целиком, а «Концертная симфония» заставила задуматься, что явилось причиной столь печальных и грустных раздумий Моцарта; его также удивило, почему никому не известно, отчего симфония названа «Юпитер».
Они въехали в Зальцбург по Линцерштрассе. Небо было безоблачным, и при ярком солнечном свете город предстал перед ними во всем своем великолепии.
Зальцбург оказался самым прекрасным городом, который Джэсону когда-либо приходилось видеть. Горы окружали Зальцбург, обрамляли его, возвышались над ним. Их вершины белели от снега, а на земле снег растаял, что их очень обрадовало. Зальцбург можно было воспевать, рисовать с него картины, и трудно было поверить, что Моцарт ненавидел этот город. Неужели это действительно так, удивлялся Джэсон. Ведь здесь Моцарт родился.
Джэсон приказал Гансу остановиться на мосту через реку Зальцах, отделявшую старый город от нового.
— Моцарт уезжал отсюда, как только ему представлялась возможность, — сказал Джэсон. — И все-таки Зальцбург один из живописнейших городов мира.
Старый Зальцбург приютился в изгибе горы Монхсберг, на вершине которой стояла крепость Гогензальцбург, словно корона венчавшая город и доминировавшая над ним, являя собой величественное зрелище.
По совету Эрнеста Мюллера, они остановились в маленькой гостинице, расположенной на берегу реки. Джэсон снял весь верхний этаж. Их гостиная выходила на реку Зальцах, а из спальни был виден старый город. Джэсон любовался открывавшейся панорамой: замком Гогензальцбург и той частью города, где родился Моцарт.
Джэсону не терпелось поскорее осмотреть все места, связанные с жизнью Моцарта, а Дебора мечтала лишь о том, чтобы отдохнуть с дороги. Он решил немедленно отправиться к Констанце, но Дебора остановила его:
— Если ты явишься к ней без приглашения, это вызовет у нее недовольство, и она, возможно, не захочет с тобой говорить. Или вовсе откажется принять. — Над Зальцбургом уже сгущались тихие альпийские сумерки. — Дай ей приготовиться к встрече.
Вняв совету Деборы, Джэсон послал Ганса по адресу Констанцы, приложив к рекомендательному письму коротенькую записку:
«Глубоко тронутый красотой музыки Моцарта и Вашей преданностью ему, я приехал в Зальцбург отдать дань уважения той, которая была ему ближе и дороже всех на свете».
Ганс вернулся в растерянности.
— Я постучал в дверь, мне открыла служанка и подтвердила, что это действительно дом госпожи Констанцы фон Ниссен.
— Ты отдал ей письма?
— Да. Но она захлопнула дверь перед моим носом.
— Почему ты не дождался ответа?
— Я сделал все, как вы велели, господин Отис, но служанка сказала, что госпожа фон Ниссен даст ответ, когда пожелает и если сочтет нужным. Я ничего не мог поделать.
Джэсон старался унять свое нетерпение, но когда по прошествии нескольких дней ответа все не было, он решил отправиться к Констанце сам. Узкий проход, вьющийся вверх по горе Ноннберг, местами был крутоват, и ему приходилось поддерживать Дебору, чтобы она не упала. Служанка, открывшая на стук дверь, смерила их безразличным взглядом.
—. Вы отдали письма госпоже Ниссен? — спросил Джэсон. Служанка кивнула.
— Могу я надеяться на скорый ответ? Я господин Отис из Америки. — Служанка пожала плечами.
— Госпожа фон Ниссен дома? — спросила Дебора.
— Нет.
— Она уехала из Зальцбурга?
— Нет.
— Так где же она?
Служанка молчала. Джэсон быстро вложил в конверт двадцать пять гульденов и написал записку:
«Уважаемая госпожа Ниссен, примите сей скромный дар от ваших почитателей в Америке в знак восторженного признания услуг, оказанных Вами Моцарту и его музыке. Мы проделали долгий путь в надежде встретиться с Вами, и если нам выпадет такая честь, пока мы находимся в Зальцбурге, мы будем Вам чрезвычайно признательны».
В постскриптуме он приписал свой адрес.
На следующее утро от Констанцы пришел ответ; она извинялась, что не смогла принять их сразу, и писала, что если они проявят немного терпения, она в скором времени будет рада с ними повидаться.
Прошла неделя, а от Констанцы не было никаких вестей, и Джэсон начал терять надежду. Без свидания с сестрами Вебер все его поиски были обречены на провал. Неужели Губер предупредил сестер, чтобы они не встречались с ним? Или тут кроется что-то другое?
Пытаясь рассеяться, они осматривали город и окрестности, и Дебора радовалась, что ноябрь выдался таким сухим и теплым.
— Тут такой сухой, бодрящий воздух, что я чувствую себя обновленной. Посмотри, какую удивительную ясность и чистоту придает всему этот серебристый свет, столь характерный для поздней осени. — Дебора приходила в восторг от древних замков и великолепных усадеб, великого множества прекрасных церквей; любовалась мраморным фасадом собора, его шпилями, возвышавшимися над старым городом, искусно распланированными старинными площадями, монументальными фонтанами и большим числом разнообразных статуй, украшавших город; красивыми видами, открывающимися отовсюду; везде, куда ни кинешь взор, видны были горы, цепью опоясывающие Зальцбург.
Джэсон отдавал предпочтение дому на Гетрейдегассе, где родился Моцарт. Как-то утром, вручив слуге два гульдена, он проник в дом, когда там никого не было. Полы на верхнем этаже, где жил Моцарт, были старые, деревянные, а на остальных этажах был настлан паркет. Но тут Джэсону пришлось уйти: вернулись жильцы, а они не жаловали любопытных посетителей. Джэсон побывал и в доме на Ганнибалплац, где Моцарт провел последние годы своей жизни в Зальцбурге, но это посещение разочаровало его — дом ничем не отличался от множества ему подобных, виденных им в Вене, он оказался совсем неприметным. Зато архиепископский дворец Резиданц, внушительный и обширный, произвел на него впечатление, а в темных узких и кривых улочках старого города ему слышались шаги Моцарта. Но бесконечные скитания по городу утомляли, осмотр достопримечательностей не приносил успокоения; в голове по-прежнему теснилось множество загадок.
Прошло две недели после их приезда в Зальцбург. Джэсон лежал в постели, ему не хотелось вставать, он потерял интерес к замкам и церквам и, казалось, ко всему на свете. Завтра первое декабря, а значит, близится срок их возвращения в Вену. Нужно как-то встретиться с Констанцей, возможно, отправиться к ней без приглашения; но Дебора умоляла потерпеть еще немного.
Он смотрел на крепость Гогензальцбург: вот так же она когда-то возвышалась перед Моцартом, молодым и полным сил, каким был теперь он сам. Наверное, и на Моцарта, думал Джэсон, вид этого замка действовал столь же угнетающе.
— Тебе не кажется, что служанка могла взять деньги себе? — спросил он.
— Весьма вероятно. Теперь я понимаю, как эти бесконечные путешествия изнуряли Моцарта, отнимали у него силы и укорачивали жизнь.
— Но убило его не это. Я не могу ждать вечно, и все же не жалею, что мы решились на это путешествие. А ты?
— Я тоже, — ответила она, понимая, что любой другой ответ может вызвать неудовольствие.
Он посмотрел на нее с нежностью, в этот момент она была для него дорогим, единственно близким человеком, без которого он не мыслил себе жизни.
Стук в дверь прервал их разговор. На пороге стоял Ганс с приглашением от госпожи фон Ниссен. Она высказывала надежду, что они все еще находятся в Зальцбурге, и просила навестить ее на следующий день.
