По моему глубокому убеждению, Моцарт есть высшая, кульминационная точка, до которой красота досягала в сфере музыки.
П. Чайковский
Моцарт — это молодость музыки, вечно юный родник, несущий человечеству радость весеннего обновления и душевной гармонии.
Д. Шостакович
Д.Вейс. «Убийство Моцарта». 25. Интерлюдия
По пути домой Джэсон решил, что Дебора заслуживает всяческой похвалы. Как умело ей удалось склонить Бетховена на их сторону и заставить его проявить гостеприимство. Успешный визит к композитору приятно его взволновал, но гравюра подействовала удручающе, и Джэсону хотелось отогнать грустные мысли.
Когда они вошли в квартиру, он, словно благодаря за помощь, нежно обнял и поцеловал жену. Она прижалась к нему, а он думал: я ведь не стараюсь отблагодарить ее и не испытываю к ней особой любви; я забываю о жизни и вижу только смерть. Надо гнать прочь эти потусторонние призраки. Ложиться с ней в постель представлялось ему немыслимым святотатством. Он ощутил своим ртом ее влажные губы, ее тонкие руки легли ему на плечи.
моим поискам.— Джэсон, дорогой, я ведь с тобой.
— И готова даже многим пожертвовать ради меня?
— Не знаю. Мне дорога лишь наша любовь, а все остальное безнадежно запуталось.
Джэсон заметил, что она вся дрожит.
— Что с тобой?
— У меня такое чувство, словно крыша грозит на нас обрушиться, и порой мне кажется, что мы попали в ловушку, из которой не выбраться, — прошептала она.
— Ну чего ты боишься? Теперь, когда мы доказали, что приехали сюда для встречи с Бетховеном.
— Да, но он может не сдержать своего слова.
— Ты просто утомлена. Ты оказалась мне очень полезной, понравилась Бетховену и разговорила его.
— Нет, это ты помог мне понять Бетховена. Он обнял ее, успокаивая:
— Мы уже почти у цели. По возвращении из Зальцбурга мне останется лишь собрать воедино все факты. Прошу тебя, больше мужества.
На другой день ярко сияло солнце, Джэсон проснулся в прекрасном настроении, и у Деборы после хорошего сна тоже повеселело на душе. По дороге к банку Гроба она сказала Джэсону, что поддержит его во всем, какое бы решение он ни принял.
Узнав о согласии Бетховена писать ораторию, банкир не выказал особого восторга. Он тут же спросил:
— Бетховен дал вам письменное согласие?
— Нет. Он сказал, что ему можно верить на слово.
— Никому нельзя верить на слово. И уж тем более Бетховену. Он пообещал свою «Торжественную мессу» пяти разным музыкальным издателям и оставил всех ни с чем. Вам нужно было добиться от него письменного обещания.
— Но он уже начал работу! — в отчаянии воскликнул Джэсон. — И я проехал тысячи миль, чтобы добиться этого.
Скептически глядя на Джэсона, Гроб спросил:
— На каких условиях вы договорились?
— Мы платим ему пятьсот гульденов.
— Вам, должно быть, пришлось поторговаться!
— Но он настаивает, чтобы деньги были выплачены вперед.
— Невозможно! На Бетховена нельзя положиться. Это известно всем и каждому.
— Но вы ничем не рискуете. Он просит положить деньги на его имя в ваш банк в качестве гарантии. И получит их, лишь когда оратория будет закончена.
— А как быть с текстом?
— Он воспользуется Ветхим заветом, по всей вероятности, что-нибудь о пророке Иеремии.
— Что ж, Иеремия вполне надежен. Власти останутся довольны.
— Музыка, по мнению Бетховена, должна быть исполнена самых благочестивых чувств.
— Но сможет ли он закончить ее до вашего отъезда?
— Он обещал. И заверил, что как только деньги будут положены на его имя, он тут же приступит к работе. У него уже родились кое-какие идеи.
— Сколько же он предполагает работать над ораторией?
— Самое большее два-три месяца.
— Маловероятно. При его возрасте, здоровье и глухоте, он редко что заканчивает в срок. Вы готовы прожить тут дольше?
— Да, сколько потребуется.
— Может быть, дольше, чем вы думаете. Бетховен никогда не считает вещь законченной, покуда она у него в руках. Если только вам не удастся силой забрать у него партитуру.
— Значит, вы согласны положить деньги на его имя? — спросила Дебора.
— Не больше четырехсот гульденов.
— Элиша Уитни обещал, что Общество заплатит пятьсот.
— Кто такой Элиша Уитни?
— Музыкальный директор Общества.
— Я его не знаю. Господин Пикеринг разрешил мне выплатить лишь четыреста гульденов. Я не имею права восполнить разницу.
— Это сделаю я, — быстро вставила Дебора.
— Нет, — возразил Джэсон. — Господин Гроб, вы согласитесь положить на имя Бетховена пятьсот гульденов, если я возмещу разницу?
— Когда вы положите в мой банк свои деньги?
— На следующей неделе, — поспешил заверить Джэсон. — До отъезда в Зальцбург. У меня при себе лишь сто гульденов. Я взял их на тот случай...
И чтобы пресечь дальнейшие возражения, Джэсон вручил Гробу эти деньги. Гроб принял их, но не преминул сказать:
— Я беру деньги, но повторяю, выплачу их лишь после того, как он закончит и передаст вам ораторию.
— Могу ли я сообщить об этом Бетховену?
— Как вам будет угодно. На всякий случай я тоже скажу ему. Он беседовал с вами еще о чем-нибудь?
— Нет! — ответила Дебора.
— Ни о чем больше? — недоверчиво допрашивал банкир. — Даже о политике?
— Нет, — подтвердил Джэсон.
— И уж, разумеется, ни словом не обмолвился о Моцарте?
— Нет, как же, Бетховен говорил о его музыке, о том, как сильно она на него повлияла, — и с невинным видом Джэсон добавил: — А каково ваше мнение, господин Гроб? Повлияла она на Бетховена?
— Думаю, мои мысли на сей счет никого не интересуют, — отозвался банкир.
Когда они вернулись на квартиру, Джэсон поспешил проверить, в сохранности ли спрятанные им деньги, и с облегчением вздохнул, обнаружив их на месте. Будто не доверяя глазам, он принялся лихорадочно их пересчитывать, а когда кончил, вид у него сделался хмурый.
— Денег меньше, чем нужно? — спросила Дебора.
— Я не думал, что так много потратил.
— Но на поездку в Зальцбург хватит? — поинтересовалась Дебора.
— Да. Придется немного сократить наши расходы.
— Что ж, это не самое страшное, главное, чтобы мы были живы и здоровы, — пошутила Дебора.
Шутка эта легко могла обернуться правдой, и Джэсон имел возможность в этом убедиться. Вчера во время прогулки по Грабену какой-то прохожий с силой толкнул его в спину и быстро исчез в толпе. Будь на его месте Бетховен, подумал Джэсон, он бы наверняка упал прямо на проезжую дорогу, где в этот момент промчалась карета. От сознания своего бессилия перед множеством невидимых и незримых врагов, Джэсону стало не по себе. Но все эти страхи нужно скрывать от Деборы.
Она между тем говорила:
— Кто-то побывал здесь в наше отсутствие, в комнатах пахнет табаком.
Джэсон позвал хозяйку, но госпожа Герцог никого не видела, даже Ганса, кучер чистил лошадей в конюшне поблизости.
— Наверное, заходил Мюллер. Он знает о втором выходе? — спросила Дебора.
— Разумеется, — подтвердила хозяйка, — он не раз им пользовался.
Когда Джэсон постучал к Мюллеру в дверь, Эрнест разыгрывал сонату. Вид у Мюллера был рассеянный и усталый, музыка не помогала ему развеять печальные мысли.
Он не удивился их приходу.
— Да, я был у вас, — ответил Эрнест на вопрос Деборы. — Беспокоился, почему вы не даете о себе знать. Вас постигла неудача с Бетховеном?
— Похоже, что у вас что-то не ладится, — сказала Дебора.
— Мой брат тяжело болен. Не знаю, что с ним, может, просто старческая немощь.
— Он спрашивал в письме обо мне? — спросил Джэсон.
— Вскользь. Именно поэтому я понял, что он заболел. Отто пишет больше о своем недомогании, о том, как холодно сейчас в Бостоне и как ему там одиноко.
— Почему вы не оставили нам записку? — спросила Дебора.
— Это было бы неосмотрительно. Зачем навлекать на себя подозрение, а вдруг за вами следят?
— Но вы сами порекомендовали нам эту квартиру, говорили, что тут безопасно.
— В Вене нигде нельзя чувствовать себя в полной безопасности, — ответил Эрнест. — Ну, а как поживает Бетховен? Он согласился давать вам уроки?
— Мы обсуждали с ним заказ на ораторию, беседовали о Моцарте и Сальери.
— Вы виделись с ним два раза.
— Откуда вы знаете?
— От госпожи Герцог. Но ей не известны подробности. Она сказала лишь, что готовила вам обед.
— Бетховен дал согласие писать ораторию, — объявила Дебора с победным видом.
Эрнест поинтересовался, что сказал Бетховен о Сальери.
— Бетховен рассказал, как Сальери хвастался, что присутствовал на похоронах Моцарта и отдал ему последний долг, но не проводил гроб до кладбища — помешала ужасная буря.
— Это заведомая ложь, госпожа Отис! Погода в тот день стояла мягкая. Значит, я был прав в отношении Сальери. Что же еще говорил Бетховен?
— Посоветовал нам обратиться к Шуберту, который тоже учился у Сальери.
— Это можно устроить. Вы готовы отправиться в Зальцбург? Дело с ораторией улажено, и за вами теперь прекратят слежку. Вам нечего больше опасаться. Вы сделаете вид, что отправились в путешествие по музыкальным местам.
— А как быть с Сальери? — спросил Джэсон. — Вы ведь настаивали в письмах, чтобы я поторопился, иначе не застану его в живых. И как увидеть Кавальери, Дейнера и того доктора, что лечил Моцарта перед смертью? — Джэсон был так поглощен эти дни Бетховеном, что почти позабыл о самом главном.
— Адресов Дейнера и доктора я не нашел, — ответил Эрнест. — Но в Зальцбурге вы, возможно, их узнаете. У постели умирающего находились Софи и Констанца. А с Кавальери знакома была Алоизия. Алоизия была ее дублершей.
— И они все живут в Зальцбурге? — с недоверием в голосе спросила Дебора.
— Да. Друзья в Зальцбурге сказали мне, что Софи и Алоизия живут в доме Констанцы. Сейчас самое время их повидать. Они могут многое рассказать о Моцарте. Господин Отис, вам следует преподнести Констанце и больной сестре Моцарта Наннерль подарок. Много не нужно. Пятидесяти гульденов от почитателей его музыки в Америке вполне достаточно.
— Пятьдесят гульденов! — воскликнул Джэсон.
— Это будет достаточно щедрый подарок, — заверил Эрнест.
Еще бы, подумал Джэсон.
— Неужели это необходимо?
— В противном случае не уверен, захотят ли они вас принять.
— А есть ли надежда повидать Сальери? — настаивал Джэсон.
— Я слышал, здоровье его улучшилось. Сейчас я ничем НС могу помочь, — в голосе Эрнеста послышались нотки отчаяния. — Мои знакомый служитель болен и, кроме того, мне следует соблюдать осторожность. Если обнаружится, что я пытаюсь устроить свидание с Сальери, это приведет к самым печальным последствиям. Нечего и думать подкупить другого служителя. Свидание с Сальери придется отложить.
— По-вашему, поездку в Зальцбург не следует откладывать?
— Надо ехать немедленно. До Зальцбурга около трехсот миль, у вас собственная карета, а если выехать до снега, — обычно он выпадает в декабре, — путешествие окажется не таким уж трудным. Не хотите ли повидаться еще с кем-нибудь до отъезда в Зальцбург? — спросил Эрнест.
— Возможно, с Шубертом. Так нам предложил Бетховен.
— Прекрасно. Шуберт учился у Сальери, но в его музыке слышится явное влияние Моцарта. Я напишу в Зальцбург, что вы скоро туда прибудете.
